Список прибывших и поселившихся  в селе Покровском в 1826 году:

1. Андросов Андрей,
2. Андросов Алексей,
3. Андросов Савва,
4. Булычевский Матвей,
5. Булычевский Федор,
6. Бочаров Ефим,
7. Бочаров Елисей,
8. Бочаров Гаврил,
9. Бочарников Артемий,
10. Бочарников Василий,
11. Белоусов Карп,
12. Богатов Дорофей,
13. Богатов Сидор,
14. Богатов Петр,
15. Воробьев Яков,
16. Галкин Сергей,
17. Галкин Иван,
18. Галкин Зиновий,
19. Деревягин Агап,
20. Деревягин Николай,
21. Ефанов Михаил,
22. Ефанов Захар,
23. Ермаков Михаил,
24. Калошин Иван,
25. Калошин Ипат,
26. Кошенин Логвин,
27. Карпов Василий,
28. Карпов Кирилл,
29. Куницин Лука,
30. Куницин Степан,
31. Колесников Емельян,
32. Корубанов Ефим,
33. Князев Иван,
34. Князев Тимофей,
35. Комаров Корней,
36. Леонтьев Федор,
37. Леонтьев Николай.
38. Леонтьев Василий,
39. Мазаев Андрей,
40. Мазаев Козьма,
41. Мазаев Маркел,
42. Медведев Куприян,
43. Макаров Игнат,
44. Мухортов Николай,
45. Мещеряков Федор,
46. Маторин Андрей,
47. Мясников Илья,
48. Матвеев Василий,
49. Матвеев Игнат,
50. Мозгунов Емельян,
51. Мазилевский Андрей,
52. Мазилевский Тимофей,
53. Масютин Иван,
54. Масютин Сидор,
55. Ненахов Матвей,
56. Ненахов Афанасий,
57. Ненахов Сидор,
58. Попов Николай,
59. Попов Аникей,
60. Попов Михаил,
61. Попов Степан,
62. Понамарев Яков,
63. Пономарев Иван,
64. Понамарев Евдоким,
65. Проскурин Филипп,
66. Проскурин Селиван,
67. Путинцев Аникей,
68. Путинцев Сидор,
69. Путинцев Прокофий,
70. Стрельников Егор,
71. Стрельников Николай,
72. Суспицин Ефим,
73. Суспицин Михаил,
74. Таркин Назар,
75. Таркин Иван,
76. Тульников Яков,
77. Тульников Степан,
78. Тульский Степан,
79. Тульский Филипп,
80. Фролов Игнат,
81. Фролов Николай,
82. Фролов Агап,
83. Терехов Фома,
84. Терехов Иван,
85. Терехов Фрол,
86. Федянин Федор,
87. Федянин Фома,
88. Черкасов Ефим,
89. Черкасов Федор,
90. Черников Василий,
91. Шуваев Василий,
92. Шуваев Тимофей,
93. Яковлев Андрей,

Источник (Г. А. фонд 6, опись 4, дело 8653)

Базарные цены на хлеб ныне стоят следующие: "кубанка" — лучшая 1 рубль 8 копеек за пуд, перерод—лучшая 85 копеек, русская—лучшая 80-83 копейки, низкий сорт — 57-60 копеек, лучший овёс — 35 копеек за пуд, рожь—30-33-35 копеек,

Привоз хлеба в базар до пятисот возов, это средний привоз.

Подписано: А. Кузнецов. Опублико­вано: Оренбургский листок. 1887,21 июня.

Привоз хлеба на здешний базар по­средственный; покупают же бойко. Цены на русскую пшеницу доходят до 72 копеек за пуд. В базаре попадается нередко пушной товар в виде лисьих и заячьих шкурок; хорошие лисьи шкур­ки продаются по два рубля 80 копееи за шкурку, заячьи — от 8 до 15 копеек.

Погода стоит у нас зимняя и хоро­шая; хорош и санный путь.

Подписано: А. К. Опубликовано: Оренбургский листок. 1890, 2 декабря.

В субботу, 5 марта, на нашем базаре было: рогатого скота около двух тысяч и лошадей триста голов, хлеба же до пяти тысяч пудов.

Скот и хлеб продавались по следую­щим ценам. Быки рабочие: средние — от тридцати до тридцати пяти рублей, крупные — от сорока пяти до шестиде­сяти трёх рублей за голову; нерабочие быки: полуторники — от десяти до пят­надцати рублей, третьяки — от двадца­ти пяти до тридцати пяти рублей за шту­ку; яловка, средняя — от пятнадцати до двадцати пяти рублей за штуку; лошади рабочие — от двадцати до сорока пяти рублей за голову; хлеб в зерне: пшени­ца русская — от 53 до 62 копеек пуд, перерод — от 60 до 75 копеек, рожь — от 33 до 38 копеек, овёс — от 34 до 37 копеек, горох — от 75 до 85 копеек, пше­но — от 50 до 65 копеек пуд; мука: рус­ская — от 65 до 75 копеек, ржаная — от 43 до 46 копеек пуд с возов, а из лавок дороже — от двух до пяти копеек в пуде.

Торговля скотом шла бойко, и цены на скот, сравнительно, повысились от трёх до пяти рублей за голову. Хлеб ску­пался тихо, и цены на него понизились от одной до трёх копеек с пуда, — ве­роятно, по той причине, что скупщика­ми его в отчётный день были только одни местные толстосумы.

В отчётный день на здешнем базаре был книгоноша от Великобританского библейского общества г. Григорьев. Торговал он в разноску, книги предла­гал всем и каждому, выручил же... все­го лишь пятьдесят копеек!..

Подписано: Селянин. Опубликовано: Оренбургский край. 1894, 13 марта.

Наше село, как известно, принадле­жит к более значительным торговым се­лениям Оренбургского уезда. Торгуют здесь всевозможными товарами и пред­метами сельской промышленности. Тор­говля производится на нарочно отведен­ной площади, на которой находится бо­лее двадцати саманных и деревянных ла­вок, построенных обществом и частны­ми лицами. В лавках можно купить всё что угодно и во всякое время; на площа­ди же, под открытым небом, можно ку­пить, а также и продать, большое коли­чество скота, хлеба и вообще всякого сырья, например, рыбы, мяса, сала, мас­ла, конопли, льну, лыка, мочала, пера, шкур с домашних и диких животных, кар­тофеля, луку, капусты и проч.

Нужно заметить, что торговля пред­метами сельской промышленности здесь производится в "базарные дни", по субботам.

Следует сказать также, что размеры этой торговли простираются иногда до тридцати пяти тысяч рублей в один ба­зарный день.

Главными продавцами и покупателя­ми являются здешние и окрестных по­селений крестьяне и казаки, а также раз­ный торговый люд, приезжающий сюда из Оренбурга, Самары, Илека, Бузулука, Сороки и других торговых мест.

Цены предметам здешней торговли бывают выше оренбургских, но зато ниже самарских; вообще они подходят и для покупателей, и для продавцов.

В субботу, 5 февраля, на здешнем базаре было: рогатого скота 1200 и ло­шадей 80 голов, хлеба же мало, всего до двух тысяч пудов, преимуществен­но русской пшеницы.

Скот продавался по следующим це­нам. Быки рабочие: средние — от 32 до 40 рублей, крупные — от 42 до 55 руб­лей за голову; нерабочие быки: полу-торники — от 7 до 10 рублей, третьяки — от 25 до 33 рублей за штуку; лошади рабочие: крестьянские — от 20 до 35 рублей.

Хлеб продавался: пшеница русская от 54 до 60 копеек пуд, перерод — от 60 до 78 копеек, рожь — от 33 до 37 копеек, овёс — от 32 до 38 копеек, пше­но — от 50 до 57 копеек за пуд.

Разной рыбы в базаре было до трид­цати возов. Продавалась она от 80 ко­пеек до двух рублей 40 копеек пуд. Ма­лосольная вобла — от 80 копеек до од­ного рубля, судак малосольный — от 1 рубля 80 копеек до 2 рублей, бершик — от 1 рубля 40 копеек до 1 рубля 60 копеек, сазан солёный — от 2 рублей до 2 рублей 40 копеек, шереспёр (же­рех) свежий — от 2 рублей до 2 рублей 20 копеек, лещ свежий — 2 рубля 40 копеек, карась и линь — от 1 рубля 60 копеек до 2 рублей, мелюзга свежая — от 80 копеек до 1 рубля 20 копеек пуд.

Мяса было мало, и цены на него сто­яли высокие. Солёная баранина прода­валась от 1 рубля 60 копеек до 1 рубля 80 копеек, свежая же — от 2 рублей до 2 рублей 80 копеек пуд.

Бойко торговали только скотом да рыбой, остальными же предметами по­средственно.

Подписано: Селянин. Опубликовано: Оренбургский край. 1894, 13 февраля.

Русская пословица говорит: "если гром не грянет, мужик не перекрестит­ся". Так и наши покровцы. Не думали они приступить к постройке нового храма, и долго бы ещё не подумали, если бы не было напечатано в газете о ветхости их храма. Но вот недавно среди улицы сто­ит толпа покровцев и ведёт следующий разговор: "А що, малый? Слыхал, как Покровку нашу в газету пропечатали? Уж не затем ли архиерей едет к нам, что­бы поглядеть, как колокольня будет ка­чаться, когда в большой колокол зазво­нят? И кто это Покровку нашу в газету пропечатал? Кто? Межевой наш, землерез (землемер), что живёт на краю села, у моста, он пропечатал". Один из тол­пы, снимая шапку и крестясь, говорит: "А всё-таки храм поправить треба".

И вот, 11-го сего июня, покровцы собрались на сельский сход, где и по­ложили: взять у смежного землевла­дельца, самарского купца Шихобалова, денег три тысячи рублей на пост­ройку нового храма и уплатить ему та­ковые в течение трёх лет из доходов базарной площади.

На базарной площади стоит толпа кулаков и ведёт следующий разговор. Первый кулак:

— Где заведутся эти стрекулисты-писаки, там добра не жди; ишь, за му­жиков обозвал нас кулаками; и мужик — не барин, сдери с мужика шкуру, он опять обрастёт; с мужика можно снять разом пять шкур, он будет жив и опять обрастёт.

Второй кулак:

— Когда пойдёт по базарной площа­ди эта писака, взять его да хорошенько умыть (побить).

Третий кулак:

— Писака и начальство — одно и то же, примерно сказать; на гадину насту­пи, она укусит, и ты можешь умереть; начальство или писаку умыть — в Си­бирь сошлют или в арестантские роты.

Четвёртый кулак:

— Эк... хватил куда! Писаку срав­нял с начальством; начальство суд ве­дёт и держит порядок, а писака что? Чернильная тварь, больше ничего!..

Третий кулак:

— Писака для правительства — зеркало, чрез которое оно всё видит и слы­шит, что делается в России. Во как! По­кровцы вообще зашевелились, когда землемер этот продёрнул их в газете, живо собрались на сход подумать, как приступить к новой постройке храма. Первый кулак:

— А деньги у нас где? Тот же писака написал, что церковных денег у них нет и пятидесяти двух копеек. На что же они будут строить новый храм?

Четвёртый кулак:

— А базарная площадь на что?! За­ложат её года на три, четыре или пять, да своих соберут, вот у них и деньги! А коли их не хватит, того же писаку по­просят написать воззвание в газету, что мы, дескать, покровцы, приступили к новой постройке храма, а строителя храма нет, нам нужен строитель, а глав­ное, чтобы был он богатый.

Второй кулак:

— Расставляй карманы, так к тебе и полезли.

от 11 июня 1891 г.

Село Покровское выглядит уездным городком и куда лучше какого-нибудь Лаишева или Бугульмы.

Большой хлеб­ный рынок вызвал к жизни прекрасный базар, в лавках которого всё есть, а сами хлебники жительствуют в хороших, чи­сто городских домах под зелёными же­лезными крышами и в зипуны уже не одеваются. В трактирах села — билли­арды. Попадаются и тысячные рысаки. Улицы просторнее городских. Есть даже пожарная каланча. Богачи из крестьян мало интересуются делами своей крес­тьянской общины, даже в таком важном деле, как прикупка у крестьянского бан­ка земли (2600десятин). Ведь им всё рав­но повезут зерно отовсюду!.. Есть в селе почтово-телеграфная контора со сберегательной кассой, волостное (написано, впрочем, на вывеске — "волосное") правление, резидируют в нём власти разные, есть врачебный персонал, скотопригонный большой торговый двор, так что селу легко стать уездным городом, особенно если похлопочут богачи о пе­ренесении товарной платформы от стан­ции Платовка (шесть вёрст) прямо к оному, лесному и скотскому базару.

Урожай в окрестностях села вышел пёстрый, а овсы оказались вовсе пус­тыми. Гусеница и бабочки тут, конечно, не при чём, хотя их и истребляет распо­рядительный комитет услугами студен­та Николаева. Суслики почти отсутству­ют: эмигрировали куда-то. Землеробы, благословляя Бога, усердно таскают на гумна свои снопы, и у них "скирды, как князья стоят", золотя околицы села.

Сельское общество имеет нового ста­росту (г-на Пономарёва), человека дея­тельного и разумного. Он-то и двинул дело бедняков о прикупке землицы. Ба­зарные площади свои общество сдаёт с торгов за сумму до пяти тысяч рублей. Много есть у общества и других аренд­ных статей. Этому бюджету позавидова­ли бы многие уездные города России! В селе два причта, но церковь деревянная и тесновата для приходского многолюд­ства. Надо надеяться, что хлебники, ещё более разбогатев, выстроят на своём хлебном базаре новую, более обшир­ную, каменную церковь. Одним словом, село, оно ширится, торговля его разви­вается, особенно поражают базары хлеб­ный и лесной. Но в селе всё же много во­пиющей бедноты — и своей, и пришлой. Не будет грехом, если сельское управле­ние его обратит внимание на человеко­любивое учреждение — "ясли-приют", и в следующую страду отпустит деньги на содержание яслей. Больные детки мрут, заражая здоровых, а жалеть деток ("ма­лых сих") Сам Господь Бог повелел!

Оренбургский листок, 11 августа 1902 г.

Без подписи.

В торговом и, с виду, очень богатом селе Покровском объявилось филантропическое чудо на пользу "малых сих" (детей). Высокогуманная мысль, зародившаяся в благородной душе доктора ме­дицины Максима Михайловича Кенигс­берга, об устройстве в Оренбургской гу­бернии детских летних "яслей-приютов", нашла себе отклик в душах местных сель­ских интеллигентов, — и ясли-приют от­крыты в Покровском селе, согласно пла­ну инициатора, с 3 июля сего года. Он же, г. М.М. Кенигсберг прислал сочувствую­щим идее его интеллигентам и денежные средства (на первое время 150 руб.)

Пишущий эти строчки имел случай и желание взглянуть на это филантропи­ческое чудо, познакомился с делом и с деятелями и вот что может сообщить.

Робея пред новостью дела и сомне­ваясь, найдутся ли, даже в страдное время, для яслей-приюта бесприютные и беспризорные малютки, в кружок всё же вошли: сельский участковый врач Б.Н. Исаенко и молодая супруга его В.А., фельдшерица волостного приём­ного покоя и акушерка (она же и ос-попрививательница) С.Ф. Успенская, два священника села Покровского о. М.И. Шовский и о. М.И. Преображенс­кий с молодыми супругами своими, сельский аптекарь А. Капеллер, стано­вой пристав 7-го стана В.П. Иванов, зем­ский начальник 3-го участка СВ. Биберштейн, четыре учительницы двух сельс­ких школ (министерской и церковно­приходской), некто добрая душа из мо­локанок и ещё кто-то.

Конечно, ближайшими и непосред­ственными деятелями кружка оказались первых трое (г-да Исаенко и г-жа Успен­ская), учительницы же разъехались к родным, пользуясь каникулами, да и прочим членам кружка тоже "не до ясель", по разным причинам. Найдена кружком и "мама" (надзирательница), весьма внимательная особа (Анастасия Захаровна), наняты няньки, нашлись подняньки (из тех же детей, что постар­ше) и кухарка (неусыпная Катя Воложайкина), нанята и особая прачка. Ме­стом деятельности кружка оказалось по­мещение министерского училища (две классные комнаты), а кухонное дело пришлось вести в кухне при приёмном покое. Там кухарка варит варево: суп, лапшу с молоком, кашу и калачи печёт.

Мы пришли к ужинному часу. Дето­чек — хоть отбавляй! Дворик — пыль­ный, тесный, с грязными провалами у "интимных" мест, хотя пользуются эти­ми местами ученики и ученицы школы, числом более 160 душ, так что опасные места кружку пришлось огородить на свои средства. Вот и садик школьный, беспорядочно засаженный: в нём, тоже пыльном и заросшем травой, нет даже площадки, где бы детишки могли порез­виться, поиграть, побегать на просторе! Вот явились и няньки, таскающие со двора выветривающиеся (дезинфекцированные солнцем и ветром) тюфяки из ревендука, набитые, конечно, соломой. Детки (от двух до восьми лет) выглядят чистенько и резвятся на дворе.

Прошло несколько времени (с час), и дежурная патронесса Вера Алексе­евна (жена врача) приглашает детвору ужинать. Дети, однако, бросились не к столу (в сенях), а к киоту с иконой св. Николая, и один семилетний молодец, выровняв всех сокашников в кружок, зачитал молитву Господню: "Отче наш", не зная грамоты. Малюсенький рахитик Митя, на руках у няньки, и тот крестил­ся "истовым" крестом, тыкая себя паль­чиком в лоб и в грудь... Всё чинно!

Вот и ужин. Суп, круто наваренный из мяса, и каша. Крупа — пшено. Едят дети спокойно, не жадничая, — значит, под­кормлены уже хорошо, сыты. Малюсень­ких кормят няньки молочной кашей, а ра­хитика Митю (без языка и без ног: он не говорит и не ходит) сама "мама" кормит из особой тарелочки; умная головка его ест и как-то любовно, благородно кланяется.

Детвора кончила ужин тоже молит­вой, но спать не все улеглись сразу: многие бегали ещё по двору, играли и спать не хотели. Явилась и фельдшери­ца промывать ребяткам больные уши (течь) и глаза (трахома и конъюктивит). Больные детки морщились, но не со­противлялись, очевидно, чувствуя пользу этих услуг.

Но вот детки улеглись, наконец, все: мужской пол в одной комнате, а женс­кий пол — в другой... В этой последней комнате для малюсеньких подвешены были и зыбки.

День, конечно, кончился ужином прислуги, которая питается остатками, а в постные дни получает особый стол.

Эти интересные ясли посетили мы на другой и на третий день, в разное время, и прекрасные порядки в приюте обозна­чались нам всё яснее, бескорыстная же, усердная и добросердечная работа вы­шеуказанных деятелей кружка каждый раз вызывала в душе нашей умиление.

Днём дети имеют так называемый ут­ренний чай с молоком, обед, к вечеру опять чай и, наконец, ужин. При нас прач­ка принесла корзину чистого белья: пла­тьица, рубашечки, простынки, — все из разнообразного материала, есть даже бельё с прошивками. Оказывается, всё это жертвы самих же деятельниц, а семь перемен из ситца изготовила и пожерт­вовала одна добрая молоканка. Режим детский не выходит из обычной детской жизни дома; всё просто, но чисто, умы­то, сытно, своевременно, а главное, лас­ково и уютно. Детям поэтому понрави­лось скоро и весьма заметно, что некото­рые матери, явясь за детьми, наверное, сразу и не узнают своих "ненаглядных" пузырей.

Как же скомплектовались эти ясли? Очень просто. Едва священники с цер­ковной кафедры объявили об этом воис­тину христианском учреждении, как в первые же два дня июля детей записано уже было двадцать души (за сезон пере­бывало детворы тридцать семь душ). Ма­тери сразу поняли, в чём дело, и не усом­нились вручить свои сокровища благо­родным труженицам. Отправляясь на страду, одна просит взять ребенка толь­ко на недельку, на две, другая — только на несколько дней, но были вдовы и вдов­цы, многодетные, которые, отправляясь на сторонние заработки, просили при­смотреть за их малышами до возвраще­ния. Все эти бедняки преимущественно из переселенцев, да и местной бедноты нашлось тоже немало, так что пришлось разбирать нужду по степеням.

Ясли начали функционировать с 3 июля, после молебна, по замыслу ини­циатора дела д-ра Максима Михайлови­ча. Приобретена была посуда и проч. Заготовлено ещё бельё, и патронессы отправились знакомить с добрым делом местных купчих и прочих дам села, а кстати — и за пожертвованиями на ясли. Но — опустим тут занавес: собрано все­го рублей до 15, а наслушались наши патронессы разных "раций" в волюш­ку! "Каки-таки детки?" — говорили им в одном месте. "Что ж, мы можем прожертвовать", — и из купеческой кассы ленивою рукою вынут пятиалтынный. "Дармоедов изволите кормить, а опосля няньки не найдёшь даже за два рубля"... И т. д., и т. д. Жертвователями в конце концов оказались сами же труженики кружка, да г-н земский начальник при­слал своих и собранных пожертвований 31 р. с копейками. Вот и все ресурсы кружка, который, однако, надеется про­держать ясли до 15 августа и иметь ещё, кроме инвентаря, даже остаток денег для яслей будущего лета. Дай Бог!

Нет сомнения, что гуманная и свя­тая мысль пробьёт себе путь к сердцам добрых людей и станет в селе извест­ною. На помощь, вероятно, явится и сельская общественная касса, хотя бы из гордости, что благотворительное уч­реждение это является первым в Орен­бургской губернии и, следовательно, сельскому обществу с его интеллиген­тными тружениками делает великую честь и славу.

Дневник яслей ведётся, и подробный отчёт будет представлен "оренбургско­му обществу содействия физическому развитию детей" в своё время. Ясли ве­лись от имени этого общества.

Как-то пошли и принялись ли такие же ясли в имении г-на предводителя дворянства А.А. Тимашева, взявшего это дело на своё исключительное иж­дивение? Ясли села Покровского будут номером первым в губернии — во вся­ком случае и во всех отношениях.

Прежде всего, обращает на себя вни­мание быстрое и весьма заметное улуч­шение здоровья детей. Даже рахитик малюсенький Митя обещает скоро встать на ноги и ходить самостоятель­но. Детвора в комнатах лишь спит, це­лый же день она пребывает на воздухе, роется в песке, в жаркие дни купается, забавляется играми, которые сочиняют для разного возраста сами патронессы, игрушек же этой детворе хоть не давай: картинки, игрушки разные, мячи и т. п. всё пошло вдребезги, а случайно уце­левшая игрушка вызывает ссоры и слё­зы, хотя детки стали слушаться и, несом­ненно, поддаются влиянию воспитания. Есть чрезвычайно симпатичные детки не только по внешнему виду, но и по ха­рактеру. Глядеть на этих крошек, пове­селевших, порозовевших даже, рас­цветших или расцветающих, весьма от­радно. Позволим себе от имени сих ска­зать: "Ave, doctissime Максим Михайло­вич, — viviscentes te salutant! — Ave!"

Обращает на себя внимание следу­ющее маленькое обстоятельство в жиз­ни яслей. Один вдовец, сдав в кружок малыша; девочку десяти лет оставил у квартирной хозяйки и ушёл куда-то на дальние заработки.

Хозяйка, не дождавшись квартиран­та и не получив от него ничего на хар­чи, сгребла девчонку-"дармоеда" за шиворот и вытолкала на улицу: иди, говорит, туда, где братишка твой, там кормят даром. Девчонка пришла и по­ставила кружок приютский в затрудне­нье: по плану дети принимаются не старше восьми лет, а этой уже десять. Решено: как бесприютную, принять, но обязать её быть поднянькой.

Отца всё ещё нет. А что, если он не явится вовсе? Куда деть малыша и это­го подростка?! Задача деятелям круж­ка предстоит немалая. Одна надежда на Господа. Он "питает сирых и убогих" своих, чрез посредство добросердеч­ных людей...

Ясли — это, действительно, филантропическое чудо в селе, где каждый сидит “в своей мурье”, и потому велика честь бескорыстным деятелям ясельного кружка!!!

Оренбургский листок. 1902, 11 августа.

П. П. Словохотов и А.П. Кузнецов по воскресеньям и праздничным дням ус­траивают здесь народные чтения с ту­манными картинами. Крестьяне чте­ниями очень интересуются и охотно их посещают. Но горе в недостатке кар­тин и трудностях их получения. Кар­тины в Покровке получаются с окази­ей, и только любовь к делу П.П. Словохотова даёт возможность так или иначе получать картины. Приехавше­му из Покровки нужно расходовать и деньги и время на розыски заведующе­го картинами, на получение их под расписки и т. п.

Чтениями в Покровке интеллигенция совсем не интересуется и не принима­ет в них никакого участия. Если б не г. г. Словохотов и Кузнецов, то, по всей вероятности, их пришлось бы закрыть.

Без подписи.

Опубликовано: Оренбургская газета. 1902, 9 января.

Покровская волость крайне бедна ле­сом. Кроме талов, жилполосы, чилиги, куровника и бобовника, другого леса здесь нет. Все гаи, рощи и колки дуба, вяза, берёзы, осины и ольхи давным-дав­но повырублены; о былых лесных богат­ствах свидетельствуют лишь жалкие пеньки с корявыми и никуда не годными отростками. Речки и озёра, по берегам которых в старину, лет пятьдесят назад, шумел могучий лес и камыш, оголены и пересохли. И благодатный край, извест­ный под названием "Платовского реду­та", превратился в печальную безводную и безлесную степь, всё чаще и чаще стра­дает от недородов и неурожаев!

Поэтому всякий почин в деле лесораз­ведения здесь желателен, и всякое лицо, положившее начало в этом деле, должно поощряться и заслуживает премии за свои, даже небольшие, труды по лесоводству.

Последнее время жители Покровс­кой волости сознали пользу леса и при­лежно взялись за лесонасаждения. Особенно выделяется в этом отноше­нии крестьянин с. Покровки Захар Афанасьевич Пономарёв, о котором я и хочу сказать здесь несколько слов.

Пономарёв, прежде всех своих сель­чан сознав пользу леса, ещё в 1885 гол> энергично принялся за посадку древесных саженцев на гумне, на огороде и по бере­гам речек Самары и Плотавочки. Приняв­шись за это полезное дело, он не бросил его, как то делают многие при первой не­удаче, а с усердием продолжал до 1892 года, сажая исключительно ветлу. С 1892 года он начал сажать и другие древесные породы, например: вяз, ильму, берёзу, бе-реет, лох, американский ясень, иву и то­поль. Сажал не по десятку, а по несколько сот корней в год и, что главнее всего, за посадками следил и усердно ухаживал.

И вот в настоящее время у нашего лесовода имеется целая роща в четыре тысячи квадратных сажен и восемь ты­сяч корней, в числе которых пять с по­ловиною тысяч корней возрастом бо­лее пяти лет и около двух с половиною тысяч корней от трёх до пяти лет.

Подписано: А. Кузнецов.

Опубликовано: Оренбургская газета. 1902, 9 января.